Диктатор Эстебан Кього прошёлся по комнате, подошёл к окну. Десятилетиями пейзаж не меняется — тополя, асфальтовая дорожка, высокая чугунная ограда, и теряющаяся где-то вдали жизнь. Город, улицы… Почти не видно. 

   Эстебан Кього почти никогда не надевал военный мундир, равно и строгий гражданский костюм — только при встрече с иностранными делегациями, а они наведываются сюда редко. Ещё реже ездит к ним и сам Кього. А в обычной жизни он щеголяет в футболке и потёртых брюках, и лицо простецкое и улыбчивое — ни дать ни взять простак деревенский. Впрочем, именно из таких и получаются самые жёсткие диктаторы. А какую мишуру выбрать потом — мундир, или костюм топ-менеджера, это выбирай по вкусу. Воля твоя. Эстебан и выбрал. За спиной зачамкали шлёпки.

    — Дорогой, может, перестнаем пищу солить? Это очень вредно. -

    — Дорогая, сколько тебя просить — не слушай радио! Лет десять назад я было обрадовался, что ты перестала смотреть телевизор. Рано радовался… Стоит тебе послушать — и ты тут же бежишь ко мне, а иногда рискуешь испробовать всё, что ведущие наболтали. -

    — Но ведь учёные доказали… -

   Лицо Эстебана приобрело страдальческое выражение.

    — Если я им прикажу, они докажут, солнце крутится вокруг земли! Если надо — восток назовут западом, а запад — югом. Всё, что болтают по радио и телевизору — это как я прикажу. -

   Чамканье шлёпок удалилось. В эти часы и в этом месте к Эстебану могут подходить все. Впрочем, кроме Франчески обычно никто и не подходит. Эстебан хранит ей верность уже третий десяток лет, со дня свадьбы — подчинённым нужны положительные примеры. Да и какая радость в куче беспорядочных связей? Примерно та же, что и в выпивке. Поэтому на всех официальных празднествах Кього осушает один бокал. Детей у них нет, и по этому поводу тоже переживать не стоит. Во имя чего пыль в глаза пускать, к чему эта мишура? Ведь есть самая реальная власть, казнить и миловать. А остальное — комплексы неполноценности, когда власть слаба. 

   Эстебан вспомнил дату, и вздрогнул.

    — Пятнадцать лет, как проклятый бунтарь убит! -

   Это единственное, чего надлежит бояться. Поэт, который писал свои стихи, дышавшие свободой. Нигде не было упомянуто имя Эстебана Кього, но диктатор видел в них себя. И будто из этих строк смотрела на него сама смерть… Обычно подобные пасквилянты отделывались штрафами и высылкой в сельскую местность. Мелкая рыбёшка — сил тратить не стоит. Но здесь уровень был немного другой. И суд постановил — пятнадцать лет каторги, хотя больше пяти за прокламации не давали в принципе. Но Эстебан умнее судей, и приговорил наглеца к казни. Приговор привели в исполнение. Книги уничтожили. За цитирование — пять лет. Но...

   Все копировальные аппараты в стране под контролем Эстебана. Но разве можно проконтролировать все шариковые ручки? И карандаши? Конечно, если найдут — мало не покажется. Но никакая спецслужба не осмотрит всех тайников. Все телефонные переговоры, вся электронная переписка — под контролем. Но никто не может всю страну опутать сетью подслушивающих устройств. О чём говорят люди между собой? И никто не может проникнуть в головы людей. А там — жгучие строки, о свободе… И его, Эстебана, смерти.

   А самое главное — спецслужбы, чиновники высшего ранга, — всё это тоже люди. А что в головах у них? Те, кто обязаны следить за другими, не станут ли они молча покровительствовать нарушителям? Или не молча… И нету рецепта. Если чистить аппарат, расстрелять всех, набрать новых, что скажут новые? Расстреляют и нас. Не трогать? Осыпать золотом? Уверятся в безнаказанности. Стрелять и осыпать попеременно? Вот сидит себе чиновник, и думает — что сегодня? Смерть? Слава? Нет, нету рецепта. Застучали гулко каблуки за спиной.

    — Господин премьер! Сегодня на заборах в трёх местах появились стихи. В принципе, ничего страшного, но считаю необходимым доложить… -

   Зазвучали строки. Эстебан Кього огромным усилием воли подавил судорогу. Дурак ты!!! Это же моя смерть… И сохранив видимое спокойствие, повернулся к начальнику охраны.

    — Вы знаете, что публичное цитирование этих строк пятнадцать лет назад было установлено наказание в пять лет каторги минимум? -

    — Простите! Виноват, не знал! — отчеканил начальник охраны, краснея.

    — Зачинщиков установили? -

    — Да. В двух случаях… -

    — Вот. И постарайтесь отыскать третьих. Вы знаете, ловить невиновных не надо. Я этого не люблю. Может, вы будете выбивать приказания из самого преданного гражданина, а таких ещё поискать. А настоящий бандит будет шастать на свободе… -

    — Слушаюсь! -

    Каблуки энергично застучали, удаляясь. Так… Это всего три нашли. Пока. Возьми книги, библиотеки, телевизор, радио, интернет, периодику, и подавись ими! В умах и в сердцах будет звучать то, что тебе неподвластно. И любой, разумеющий грамоте, напишет веткой на песке, если не найдёт мела и забора.

   Из коридора донёсся бег. Смерть… Никто не бегал за эти сорок три года по этому коридору. Смерть. Вбежал спикер парламента. 

    — Восстание… — запыхавшись, прговорил он.

    — Войска и полиция справляются? - 

   Видимое спокойствие. Дурной вопрос...

    — Половина полиции и три четверти войск — на стороне восставших. Некоторые чиновники  — тоже у них. -

    — Дипмиссии? -

    — Выжидают. Им до нас дела нет. -

    Вот так. Сегодня с тобой говорят. А завтра будут говорить с тем, кто тебя убил… Окно оживает, впервые за сорок три года жизнь проникает за чугунные ограды, течёт между тополей, по дорожке, и вне дорожки.

    — Где начальник охраны? -

    — Не знаю… -

    — Уходим. -

    Некуда. Коридор, запасной выход, песня… Да, та самая. Свобода. Смерть. Одному свобода, другому смерть. Вкусил свободы? Будь добр, пора уходить. Своя порция свободы, своя порция смерти. Только свободы нет, а смерть одна, и неизбежна. И всегда слишком рано.

    — Дурачьё! — сквозь слёзы воскликнул Кього. — У вас никогда не будет свободы, сколько о ней не пой. На моё место придёт другой, и он будет расстреливать вас… -

   Ответом — песня. Вечные, бессмертные поэты, сколько не убивай. И диктаторы, вечно свергаемые, для того только, чтобы уступить место другим.

    Выстрелы. Эстебан осел на землю. Хотел упасть на спину, да колени подогнулись. Земля. Запах земли. И где-то за спиной, в небе — песня о свободе. И о судьбе того, кто ей мешает.